Был самый обычный день. Ричард как раз перебирал свои книги, делая выбор, что оставить в а какие забрать домой, когда зелье в котле начало кипеть. Зельевар отложил в сторону очередной том в переплёте с атласным тиснением, взял лопатку и принялся помешивать варево. Три поворота по часовой стрелке, четыре – против часовой, и так он продолжал, пока зелье из алого не стало тёмно-вишнёвым. Переведя дух, Пламптон отложил лопатку и вернулся к своему прежнему занятию. Ему нравилось работать в аптеке с тех самых пор, как он пришёл сюда молодым юнцом, только-только выпустившимся из Хогвартса. Тишина. Наполненная запахом лаванды и мяты, шалфея и перетертых листьев земляники она дарила ему неописуемые ощущения безопасности и уюта. Высушенные пучки листьев куманики источали слабый пряный аромат, который можно учуять, лишь когда дверь открывается и легкий порыв воздуха, ворвавшийся в помещение с очередным покупателем, легонько тормошит их. Многолетние царапины на полках с зельями, прожженные до угля пятна и изломы напоминают о том, как богато историей это место. Желтоватые пятна на нижней полке – это, очевидно, просыпанный шафран, а вот бурые разводы на дальней стене напоминают кровь – возможно, даже человеческую, ведь какая лавочка не подвергалась нападению обычных воров?
Никогда не знаешь, что может случиться в обычный день. Можно пережить его спокойно, без эксцессов, как и множество других дней до этого, но иногда происходит что-то, выбивающее тебя из колеи, и тогда тебе приходится принимать решения быстро, и зачастую необдуманно.
Ричи думал о своей матери: о морщинах, рытвинами расползшихся по её лицу, о пигментных пятнах покрывающих её руки, о распухающих под вечер ногах и тяжёлой, старческой походке.  Ришарт думал, гадал, сколько ещё выдержит её бедное сердце. После гибели Элиаса она сильно сдала. Он был её главной гордостью, солнечным светом, озаряющий её жизнь, благодаря ему она чувствовала, что жизнь её не потрачена впустую, а рождение Илая, его сына, сделало Гвендолин поистине счастливой старушкой. Принято считать, что матери любят всех своих детей одинаково, но спешу вас заверить: это не так. Не будем измерять силу любви, но её категории могут быть различны. Возможно, в начале жизненного пути для матери все сыновья и дочери одинаковы, но, подрастая, они дарят матерям разные радости и преподносят совсем не идентичные печальные сюрпризы. Элиас заставлял мать гордиться своей семьей, Элиас заставлял гордиться собой всех Пламптонов, так что его смерть обернулась горем для них. Ричи до сих пор (а уже прошло три года) иногда ловил себя на мысли, что ждёт, когда откроется дверь, а на пороге окажется Элиас, живой и невредимый. Печаль матери давила на сердце, выжимала его, Ричи собрал вещи и переехал в Годрикову впадину. Небольшая съемная квартира не сулила ничего чудесного, но, вечерами, возвращаясь домой, ложась в постель и укрываясь одеялом, зельевар не ожидает стука в дверь. Эта квартира стала местом, где он может спрятаться от нередких наваждений. В аптеке же этого дежа вю не избежать. Не каждый день, конечно, но раз два в месяц случается, что Ришарт слышит звон колокольчика на входной двери, оповещающий о прибытии очередного посетителя, и он непроизвольно оборачивается ко входу, чтобы увидеть того, кто там оказаться не может.
Где-то вдалеке прозвенел колокольчик. Ричард, погружённый в свои мысли, резко дернулся и едва не сшиб локтем со стола книгу, которую просматривал, чтобы решить, стоит ли её забрать с собой или оставить на прежнем месте. Со стеснённый сердцем он поднялся и вышел из кабинета, чтобы, пройдя мимо стройных полок с теснящимися там склянками различных зелий, оказаться у прилавка, с надеждой поднять свои ярко-голубые глаза и…ощутить болезненный укол меж ребер. Подавить разочарованный вздох было не так-то просто, особенно когда черты лица потенциального покупателя показались Ричи смутно знакомыми.
‒Чем я могу вам помочь?.. ‒ поинтересовался Пламптон. Они встретились взглядами, и в глазах незнакомца мелькнула искра узнавания, и, пока его губы расползались в улыбке (кажется), Ришарт неожиданно понял, кто перед ним, и губы сами произнесли:
‒Марлоу.
Других слов почему-то в этот миг у него не нашлось.