Камин привычно полыхнул зеленым, нога привычно зацепилась за низкую кованую решетку и старый, бордовый ковер так же привычно расстелился под пыльными ботинками. Я останавливаюсь на мгновение на пороге своей гостиной, покачиваюсь рассеяно, думая, доставать ли палочку, чтоб очистить обувь, а потом устало отмахиваюсь и плетусь на кухню, оставляя за собой темные пепельные следы. Джинни будет ругаться. Или не будет. На самом деле, сейчас я уже и не уверен, чего ждать от жены. Иногда мне кажется, что она устала делать мне замечания и воспитывать меня и это хорошо, потому что я, наконец, свободен от ее обвинений в пренебрежении и собственных угрызений совести. Иногда мне кажется, что она устала и это плохо, просто ужасно, потому что она, единственная, кто держал нашу семью, опустила руки и все мы вот-вот упадем и расколемся на куски. А иногда... а иногда я думаю, что мне все равно, какой бы из вариантов не был бы более правдив.
Сегодня мне кажется, что мне все равно. По-моему, я слишком устал, чтобы испытывать какие-то чувства. Слишком устал, чтоб не шаркать по полу, чтоб расправлять плечи и не горбиться. Я, кажется, последнее время вообще слишком устаю, чтобы жить. Уже неделю как.
Проходя на кухню я устало падаю на ближайший стул, обессиленно вытягиваю ноги и только сейчас начинаю неторопливо расстегивать тяжелую черную мантию. Я всегда ношу на работу темные мантии, но обычно это были различные темные оттенки синего или зеленого. Я сам не заметил, когда перешел на черный цвет, но почему-то уверен, что и это случилось после двадцать первого июня.
С усилием выпутываясь из рукавов мантии я бросаю ее на спинку стула, наконец-то достаю из чехла на правом бедре палочку и начинаю монотонно бубнить заклинания, подзывая нужные предметы, чтобы организовать себе крепкий, сладкий чай. Я не чувствую голода, хотя и не помню, когда сегодня ел, да и ел ли вообще, но от чая я редко когда могу отказаться. У меня и на работе бы все было бы заставлено батальоном грязных чашек, если бы не моя секретарша. Обычно я благодарю ее каждый раз, когда она уводит из моего кабинета эту армию использованной посуды, но в последние дни я даже не замечаю, когда она появляется в моих владениях. Просто вот очередная чашка мешалась под правым локтем, вот-вот грозясь полететь со стола, а вот ее уже нет. Нет не потому, что она все-таки сорвалась вниз и трагично разбилась вдребезги, а просто нет. Только так я понимаю, что ко мне заходила Эмили - по спасенном от нелепой смерти чашкам и новым документам, возникающим на моем столе.
У меня сейчас очень много работы и большинство документов, захвативших почти все свободное пространство моего кабинета, слава Мерлину, наконец-то из Аврората, а не Визенгамота. И я снова могу упиваться иллюзией, что держу руку на пульсе, что могу повлиять на происходящее, что я не контролирую Аврорат, а управляю им. И только когда в конце очередного отчета вижу распоряжение Тоумаса и могу разве что расписаться под ним я, наконец-то, выплываю из своих иллюзий и вспоминаю, кто на самом деле там правит бал. Есть ли второй такой человек так же ненавидящий свое повышение, как ненавижу его я?
Слишком горячая чашка под рукой вырывает меня из моих унылых размышления и я с шипением отдергивать. пальцы. Поднимаю на мгновение палочку, собираясь остудить воду, но в последний момент передумываю и, как-то болезненно усмехаясь, подхватываю кружку так, сразу делая большой глоток и чувствуя, как болезненно горячая влага раскатывается по языку. Это не кипяток, но ощущения далеки от приятных. И все равно я рад, что могу отвлечься на что-то такое простое и физическое. Глупо, конечно, придумывать себе мелкие проблемы там, где их нет, только что б отвлечься от больших, но мне это и впрямь сейчас нужно. Может хоть так я смогу немного отдохнуть?
Призываю из холодильника кубик льда, закидываю его в рот, с наслаждением катая на языке и только в этот момент слышу шорох за спиной.
- Джинни? - я оборачиваюсь через плечо и, закатив лед за щеку, устало и неубедительно улыбаюсь жене, - Привет. Почему не спишь?